Крепко помнить

3 ноября 2017 - Гвидон
Крепко помнить

 С тяжестью в сердце,в раздумьях ехал в этот раз Матвей Устюгов в отчий край, на землю родную.Неспокойно было на душе, не находила она себе места.И было отчего.Стареть стал Матвей, стареть.Вот по весне семьдесят отплясал-отпраздновал и посыпался как пень старый.Прихварывать стал серьёзно, по больницам чаще прохлаждаться начал.А на родину то ездить надо.Дом родительский вот без пригляда сиротой до тепла стоит частенько.Раньше на всё лето завсегда по очереди все приезжали, что твой муравейник дом был.А как же:воздух медовый, озеро, рыбалка, лес, грибы-ягоды, движение целый день и прочие удовольствия.А сейчас редко кого затянешь сюда.Далеко, говорят.Не выгодно.Да оно и на самом деле далековато от города, почитай триста вёрст.Так, десантом нагрянет народец на родительский день, на Троицу.Ну разумеется в грибы, по ягоду лесную, охота-шашлыки само собой.А отдыхают большинство его земляков-горожан теперь на дачах, что рядом с городом, там и трудятся.Конечно ,воздух дачный не тот, нет от него пользы большой.Но народ попривык,всё его устраивает.Опять же экономия, будь она неладна.
Вот и Устюгов решился таки пристроить родительский дом в руки надёжные и бывать здесь пореже.Нет, дом он не продал.Решил пустить людей, пусть поживут.Родственники дальние по весне погорели основательно, голову приклонить негде.Маются уже больше месяца с детишками по родным да знакомым.Всё одно чужой угол, разве дело.А дом родительский ещё ничего, из красного леса собран, крепкий.Ему руки да догляд, жить можно долго.Вот и порешили на семейном совете в городе поступить так-отдать дом, пусть люди живут, обихаживают и своё потихоньку строят.И дом глядишь дольше протянет, глазами весёлыми на мир посмотрит.
На утро чувство беспокойства не покинули Матвея.Тяжело ступали ноги его в сторону дома родительского, от племянника, где ночевал старик.Он понимал, что идёт прощаться с отчим гнездом,возможно надолго.Покосившиеся, но добротные ещё ворота, были заперты изнутри, калитка тоже была на замке.Открыв её, Матвей вошел во двор.Остановился на короткое время посередине и стал хозяйским взглядом всё оглядывать.Вроде всё было на месте, как оставил с осени, так и стоит всё, дожидается хозяйской руки да глаза.Смотрит уже повеселевшими окнами да оконцами в душу его сейчас.Матвей прошёлся неторопливо по двору, приминая поднимающуюся везде буйно траву.Сначала заглянул в сарайчик и баню-всё было на месте,всё в ожидании жизни и движения.Затем подошёл к забору, что разделял двор и просторный сад.Он закурил и некоторое время стоял, облокотившись на почерневший от времени штакетник и с любовью смотрел на старые яблони.
Давно посадили они их с отцом, часть уже повымерзли, не выдержали суровых сибирских морозов, часть было подсажено вновь.Матвей тогда весной только с армии пришел.Ездили с другом на машине совхозной в военкомат на учёт становиться, вот он и прикупил в райцентре несколько уже распустившихся яблонек.Это были их первые плодоносящие деревца.Ничего, прижились.И вот уже десятки лет справно радуют яблоками не только родню, но и соседей.И сейчас было видно, что будет нынче добрый урожай, порадуют яблоками "старушки".
Докурив очередную папиросу, он вздохнул и направился наконец в дом.
Дочь наказывала прибрать, что нужно, чтобы перевести потом в город, на дачу.
Что тут прибирать, что таскать старье туда сюда.Здесь оно на месте и вроде всё нормально, смотрится прилично ещё.Пусть людям добрым всё останется.Ведь погорели родные напрочь, нет ничего своего.Селяне приносят, кто что может.Так что пусть пользуются и живут с богом.
-А вот это я пожалуй заберу,-рассуждал про себя Матвей, увидев оставшиеся две небольшие рамки с фотографиями своих стариков и близких родственников.Он прошёлся по скрипучему полу в горницу и маленькую спаленку, раздвинул везде занавески.В горнице открыл настежь у одного окна створки.
-Пусть свежий воздух войдёт, все протянет.Скоро родственники подойдут, посвежее будет,-рассудил Устюгов. Походив ещё немного по дому, Матвей снова вышел на двор.
Присел на старую, но крепкую скамью, на которой когда-то старики пристраивали на лето ручной сепаратор он снова закурил,видно всё- таки волнение сказывалось.
Что-то ещё захотелось ему оставить на память о доме этом старом, о родителях, о времени, проведенном здесь и теперь безвозвратно ушедшем… И Матвей вдруг вспомнил, что лет пять назад он на чердак прибрал старинный самовар-ведёрник за ненадобностью, так как ему подарили на заводе на какой -то юбилей электрический самовар и он всегда на лето привозил его в деревню.И сейчас он подумал:
-А давай -ка, заберу раритет этот в город на дачу.Хорошая вещь, нужная, будем с соседями вечерами чаи гонять.
По старой, но крепкой ещё лестнице, он поднялся на крышу пристроенной веранды и кладовой.Осторожно прошёлся по крыше и открыл дверцу на чердак самого дома.Там было темновато, только лучи утреннего солнца через многочисленные дыры в крыше пронизывали сумрак как шпагами.Кругом висели старые, заготовленные еще отцом для бани берёзовые веники,валенки разных размеров.Так и есть.Самовар виднелся в дальнем углу чердака, Матвей увидел его сразу.Был "старикан" в хорошем состоянии, правда кое-где на потертостях почернел, да и сам от времени потускнел.У него не было одной ножки,вторая была сильно погнута.Зато две других надежно держались на своих местах.
-Ничего, это поправимо, будет у меня сиять как новый,-подумал про себя Устюгов.Тут же в углу он увидел свой старый патронташ с десятком гильз.Здесь же была небольшая разваленная стопка старых школьных учебников,выше на гвозде висел потрёпанный школьный портфель.Это был его портфель, ему когда-то купил в городе отец.В нем он носил в школу учебники все младшие классы.Матвей осторожно снял его с гвоздя, отряхнул с него пыль.Портфель был на застёжке, но легко открылся, словно им постоянно пользовались.Внутри портфеля были какие-то квитанции, несколько совершенно новых катушек с цветными нитками, какие-то вырезки из газет и журналов, баночка крема для обуви.Переложив себе в карман нитки и крем, он уже хотел бросить портфель к стопке учебников, но его что-то остановило.Он увидел ещё в одном отделе портфеля не толстую тетрадочку,в клеёнчатой твердой коричневой обложке.Сама обложка показалась Матвею какой-то необычной.
-Наверное стихи сестрёнки старшей, да секреты девичьи,-подумал про себя Матвей и извлёк тетрадку из портфеля.Осторожно ударил ею о колено, чтобы отряхнуть от многолетней пыли.Открыв наугад страницу, он увидел совсем не девичий каллиграфический старательный, а необычный витиеватый красивый твёрдый мужской почерк.Как писарь какой писал,-подумал про себя Устюгов. Просматривая дальше записи, он дважды натолкнулся на знакомые имена и странное обращение:
-Любезные родные мои, сестра и зять Григорий...
Это сильно заинтриговало Матвея и он взяв самовар и патронташ, поспешил спуститься на свет, на воздух.
Поставив самовар на травку, положил патронташ на скамью, Матвей сразу закурил и тут же снова взялся за тетрадку.Он открыл первую страничку, пробежал глазами несколько строк и сразу понял, что тетрадка -то эта тайная и касается его семьи, непростой давней семейной истории.Он понял, что это послание из прошлого, что это письмо одного из старших братьев его матери, что в двадцатых годах, после революции принимали участие в крестьянском восстании здесь в Сибири, потом бежали.Он слышал эту историю.Мать не раз её рассказывала, правда без всяких подробностей.Уже став взрослым, Матвей расспрашивал стариков сельчан.Его интересовало, а что же на самом деле случилось тогда лютой зимой и весной 1921 года здесь в приишимских краях.Как говорили старики, взбунтовали -то крестьяне не против власти, а супротив поборов грабительских, продразверстки.Поднялся тогда народ-то по всей округе, повсеместно.Задавили-подавили, конечно, тогда мятеж тот быстро.А как же, сила то была у государства.Крови -то и горя много было и память худая осталась.А вот некоторые тогда весной после смуты, кто семьями, кто в одиночку путями разными подались в бега из краёв родных.Практически все так и потерялись на просторах державы огромной, сгинули где-то во времени неспокойном.
Часто домашние вспоминали своих близких, искать боялись,всё хотели весточку получить о них при жизни.А весточка-то оказывается была и вот она сейчас в руках у Матвея Устюгова.Ждёт с нетерпением.Ждет, чтобы ударить правдой, рассказать ему сейчас о чём-то неизвестном, раскрыть тайну.
Закурив, он вновь открыл первую страницу этой загадочной тетради.
" -Здравствуйте разлюбезные мои родные, сестра моя дорогая Клавдея, также зять наш дорагой Григорий Пантелеевич, дети также и родова вся наша.Знамо родителей наших уже нету в живых,время сколько прошло.Письмо шлёт вам и низко кланяется всем, сродственник ваш кровный Маслеников Петро Михайлович.Не знаю когда попадет писанина эта в руки ваши, дойдут ли слова мои о мытарствах и горестях наших, жизни безрадосной проклятой в краях далёких, на чужбине-стороне.Пишет всё это под мои рассказы и слёзы горькие, человек один хороший по прозванию Козьма-звонарь, из наших из православных, он из Костромы -города.Человек дюже грамотный,вместе уже давно при церкви нашей служим-кормимся,в Харбине, что в Китае-стране.
Знамо, что писанину таку поштой не отправишь.Буду ждать можа аказия кака надёжна будет, с нею и отравлю, а то вить и вас всех потянут за связь с врагом -супротивником.А каки мы супротивники земле родной матушке.Вить всё могло по-другому оборотиться.Могли мы все жить-кормиться, да хозяйствовать на земле нашей.Да если бы сразу власти-то новые народные по-людски к крестьянину-мужику, да разве случилось бы побоище кроваво.Вить мы как кумекали умом- то своим.Трудно, чижало живётся в Рассеи.Мор, голод знамо штука сурьёзная.Дак ты к нам по-людски, по-христиански, обьясни-растолкуй обстановку, обрисуй картину.Неужто мы нелюди каки, неужели не поймём.Завсегда выручали из беды, последним делились в горе-то.Дак нет, вить горлом стали брать ,властью-силой сразу поперли.Вражина какой-то неправильно обрисовал специально обстановку начальству, то что выше было… Ну и пошло.Да разве взялись бы мы за вилы, ружья, пошли бы супротив.Вить что учинили тогда.Подчистую все выгребать стали, утеяли овец зимой лютой стричь наголо, как рекрута -перволетку.А потом и того краше, тулупы мужиковы и те стричь учинились.План вишь ли у них.А как семенно зерно- то стали выгребать, да разе тут стерпишь.Дале -то жить, кормиться как, пахать-сеять.детишков подымать.Вот и не стерпели мы тогда,взыграла кровь.Ох и всполыхнули тогда над Ишимом рекой зори алые да кровавые,вить и дале покатилось, даже казахи поднялись.Больно смотреть на зори те было, а апосля страшно.Вить ничего не добились мы, себе худо сделали.Осиротили и себя и детей своих без земли-родины оставили.Крепко поприжали нас, постреляли, да под лёд поспускали.Много брата нашего по весне то по рекам всплыло и понесло к морю-окияну со льдом вместе.
А кто цел остался, сорвались тогда на восток, а кто через казахов в Монголию, да Китай подались.Ох и помотала нас жисть, помотала.Где только не были, не ютились.Только приткнёшь головёнку-то, опять бежать надо.Так и жили как волки ,всё в бегах.Затропили нас со всех сторон и с Сибири и с востоку.И выдавило, как чирью назревшую, как лимент ненужный в страну чужую Китай.Ох, и много тогда там калготилось брата нашего мастей и цветов всяческих."
На этом Матвей прервал на время чтение.И глаза уже устали и волнение к горлу подступать стало.
-Вот ведь судьба,вот как повернуться жизнь -то может в одночасье.Вот она новая жизнь -то как вставала, поднималась на ноги.На изломе, на крови!,-стал рассуждать про себя Матвей.Конечно, он знал историю своей страны, знал и непростые трагические ее страницы.Но эта тетрадь дыхнула не него жарко тем временем, открыто поведала о боли, страданиях и метаниях его родных.Это ближе, понятнее и больнее.
Он снова закурил и несколько минут сидел в какой-то отрешённости, ни о чём не думая.
Потом снова взял тетрадь и стал читать письмо-боль и исповедь дальше.
"-А жёнку и детишков своих, любезные мои сродственники, писал далее Петр Маслеников, я оставил тогда болезных у людей хороших в Чите-городе,выправили за деньгу им гумаги други, стали они Кондратьевыми прозываться значить.И потерялись оне апосля где-то там в краю таёжном.Живы, али сгинули.Чижало было тогда, голодно, болезни свирепствовали.
Болел и я тогда долго, крепко держала за горло костлявая.Ладно братка Авдюша тогда к церкви-то нашей меня пристроил, там и выходили.Там и оклемался, свет божий снова увидел, дале жить захотелось.А когда болезный совсем был ,виделось всякое, не приведи Господи! То, как крадусь задворками вдоль плетня к дому своему.И всё цепляюсь, цепляюсь за хмель карабином.Так видно истосковался по запаху тому хмельному.А то виделись лошади наши.И так ластятся ко мне, нюхают,волосы теребят.То ржут и зубы скалят, да приговаривают:-Куда девался чолдон, на кого спокинул животину родну!
А сейчас всё чаще хлев наш снится, где коровы, да живность всяка.И запах тот словно чую.А вить нажито всё было горбом своим, на руках вскормлено.
Сгинуло всё в одночасье.Нету, ничего и никого нету.Одна память осталась и гложет и гложет, кончает совсем.
А ещё снится, что бросают нас всех в сани зимой.Тычками в спину ружьями пихают и старых и малых.Холод лютый, метёт вокругом и везут нас на станцию.А я дорогой и убёг.Ушёл в метель,в падеру, но ушёл.А детишки-кровиночки остались.И всё руки ко мне тянут и тянут.Проснусь бывало, знаю, что не было такого со мной, а всё одно весь в поту и сам не свой.А сердце завсегда рвётся от неизвестности, от пустоты.
А братка -то мой, как меня выходил, дальше побежал судьбу пытать-искать.Не поглянулось ему в китайской стороне. Уплыл он окияном-морем в страну далёку, не то Зеландия, не то Австралия прозываются, будь они неладны.Спокинул меня и не ведаю где он, живой ли?.
Знаю, что война страшная была в Рассеи нашей, поредела матушка сильно.Чижало знамо и сейчас всем живётся.Однако дома вы ,вместе все, а это легче.Всё можно пережить,вытерпеть.А нам вот закрыта дорога к дому родному, к погостам отчим.И уже никак не вырваться с чужбины… Хотя пытались многие и я тоже. А куды там. Вороги, до конца вОрогами и останемся.Нет нам прощения всем, что родину спокинули, не повинились.Скажу одно, не сподличали многие из нас, не продали державу.Ни разу боле не взяли ружья, не стреляли в братьев своих.
И ещё пропишу.Теперь верно уже все знают про церкву нашу, что сгорела.А коль нет, правду скажу.Её родимую тогда Митька Изотов с чехом пришлым подпалили ироды.Они по пьянке нам В Иркутске признались.Чеха того мы с браткой сразу под горячу руку пристрелили, а Митьку избили до полусмерти.Знамо, за дело.Церква -то тут при чём, божий дом вить.Грех-то какой, грех! А он вишь на бога тогда осерчал, что заступничества с его стороны не было, произвол не укоратил.
Не ведаю, когда попадёт послание-слёзы мои  в края родные.Можа я к тому времени и на свете уже значиться не буду, а чертям котлы в аду шпарить поставят.  .Отмаюсь, отбегаюсь.Так -то не стар ещё, а вот душа выгорела, значить табак дело.
За сим прощаюсь со всеми.Прощения прошу за все и у вас и сторонки родной.Спытайте, может где и мои объявятся, кланяйтесь непременно.Глядишь, кто из детишков найдёт когда могилку отца своего непутёвого и заблудшего Петра Михайлова Масленикова в Харбине городе на кладбище церковном. Тута буду непременно.
За человека, что придет с аказией, не бойтесь.Свой человек, правильный.Будет он двигаться дальше в Рассею.Приютите, обогрейте по-божески.Ещё раз простите и прощевайте.Дай Бог свидимся апосля на небесах."
Закрыв тетрадь, Матвей долго сидел и смотрел перед собой в землю.Пустота и тяжесть повязали его .Пусто было и на душе.И всё это от того, что нельзя ничего вернуть, нельзя поправить.Остаётся только помнить, крепко помнить.

Январь-март 2017 года. Тюмень

Фото из Интернета

Рейтинг: +2 Голосов: 2 1460 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!